* * *
Детство
Я недоедал все детство. Я недоедал всю юность. Я недоедаю и сейчас.
А они удивляются тому, что я могу съесть – я все могу съесть!
Но больше всего я люблю сосиски.
Когда в длинном животе длинной таксы лежит длинная сосиска – в мире наступает гармония.
Правда, хочется, чтобы рядом с первой лежала вторая… Но это мечты.
А двуногие – жадные. И это жизнь.
* * *
Юность
Двуногие говорят. Много, много слов. Непонятных даже для самих себя. Может быть от того, что у них только две ноги?
Никто из четверолапых столько не говорит – все и так ясно. На двух ногах, наверное, не очень.
Их мужчины более шерстистые. И говорят меньше. Они ближе к правде.
Женщины говорят много.
Моя – очень много. Надо делать вид, будто все понимаешь – это путь к тишине.
Так делают их мужчины.
Так делаем и мы, умные таксы.
Я не помню, какое из двух слов было первым. Они оба появились сразу. Два самых страшных слова. Нельзя и Место.
Место – это наказание. Место – это оскорбление. Меня, маленького и безупречного, лишают свободы, как будто я кому-то мешаю. Разве я могу мешать? Я же сама ненавязчивость. Конечно, можно сделать вид, что не услышал. Но чревато. К примеру, тапком по хвосту.
Место – это страдание в любом случае. Слушаешься, значит страдаешь на месте, не слушаешься – все равно страдаешь и все равно на месте. Место – это безысходность.
Нельзя – это другая форма страдания. Только найдешь хвост соленой рыбы или дохлую кошку, тут же из-за спины это тихое, скрипящее Нельзя. Двуногие не смыслят в благородных запахах. У них слишком короткие носы. Зато у них очень длинные руки. Лучше не прикидываться, будто не расслышал. Рискуешь получить по носу. Это даже хуже, чем по хвосту.
Нельзя – это страх унижения.
Нельзя – это смерть свободы.
Нельзя – это страдание в чистом виде.
Вывод тут один: я – страдалец.
* * *
Зрелость
Я стал окончательно взросл и окончательно мудр!
За долгие годы жизни мне довелось многое познать.
Незабываемое и практически недостигаемое чувство сытости.
Непревзойденный вкус мяса… и даже пельменей.
Я познал все мыслимые страдания. И немыслимые тоже.
Пережил душевные муки одинокого узника.
Мировую печаль, рожденную моей мудростью.
Жгучие страдания ревности.
Боль разлуки.
Не могу не сказать о страданиях пустого желудка. И о тоске по лакомствам, недостижимым из-за моих коротких лап…
Несмотря на нелегкий жизненный путь, я состоялся как личность. Я познал настоящую дружбу, возвышенную любовь и злостную ненависть. Я стал опытен. Разумен. И прозорлив.
Я достиг зрелости.
* * *
Дрессировка таксы
Существует мнение, что таксы плохо поддаются дрессировке. Не могу поспорить, вспоминая, как Чапа учился «давать лапу». На это ушло семь дней и один килограмм сыра.
Уловив наконец связь между командой, действием и сыром, Чапа с большим энтузиазмом начал предлагать свою лапу. Стоило ему увидеть в моих руках что-то вкусное, он добровольно и без остановки раз 5-6 подряд вручал лапу, не отводя глаз от своей цели.
Когда же пес пришел и предложил лапу хозяину, ожидая вещественного и съестного поощрения, хозяин сказал серьезным тоном: «Нечего телом торговать». И ничего не дал.
Чапа задумался и взгрустнул.
С тех пор он дает лапу только по команде. И только мне. И только за сыр.
Он прекрасно знает, что я от него хочу, но если в руках нет ничего съестного, из принципа лапу не даст.
Это был единственный секрет: вкусности. Первые месяцы воспитания сопровождались обязательным лакомством за каждую выполненную команду. У меня рос идеально послушный таксеныш. Я гордилась и считала себя состоявшимся дрессировщиком.
К семи месяцам Чапа отлично усвоил все команды и беспрекословно выполнял их с первого раза. Он мгновенно усаживал очаровательную попу. Послушно останавливался перед дорогой. Приходил ко мне по первому зову. Приносил и добровольно отдавал игрушки. Бросался в атаку на ворон и кошек.
В общем, он знал все правила хорошего собачьего тона и умел произвести впечатление.
Единственное, что он категорически отказался выполнять, это – команду «лежать». Но разница между таксой сидящей и таксой лежащей не велика, так что я не стала с ним спорить.
Окончательно убедившись, что Чапа успешно прошел школу воспитанной собаки, я начала оставлять заветный мешочек с лакомствами дома. В шкафчике.
Полагаю, в том же шкафчике оставались слух, понимание и послушание Чапы.
Поначалу он удивлялся отсутствию награды, однако вскоре принял этот печальный факт и сделал свои выводы.
Самый послушный в округе щенок превратился в самого упрямого пса, который к тому же страдал короткими приступами полной глухоты. Эти приступы странным образом совпадали во времени с моими призывами.
Отныне Чапа выполняет максимум пять команд и минимум с пятого раза. Он все слышит, прекрасно понимает и знает, что от него хотят. Но он – такса. И слушается только в двух случаях: если в кармане оказалось лакомство или, нужно отдать ему должное, в серьезных ситуациях.
Превращать Чапу в обезьянку, готовую за кусочек сахара выполнять любую команду, означало лишить его очарования таксьячей наглости. Мешочек так и остался лежать в шкафу.
Кое как мы научились договариваться. Ведь Чапа, как и любая такса, – эксперт в переговорах. Всегда убедит, что хозяин совсем не то имел в виду.
* * *
Двуногие и я
Прошли годы.
Много лет.
Я все так же хорош. Впрочем, нет. Я стал еще лучше. Седина украшает мои уста, умножает благородство.
Я стал размерен.
Знаю себе цену – ее нет.
Пережил немало страстей. Познал печали, радости и горесть разочарований. Мои вздохи тяжелы. В моих глазах – мудрость.
В общем, я исполнен жизненного опыта.
Мои двуногие почти не изменились. Они живут долго, потому что понимают трудно. То, что порядочный пес осмыслит за год, они едва поймут за семь. Одним словом – тугодумы. Потому им и отмерено больше.
Она все так же прекрасна. Лысая. Длинная. Мягкая.
С лохматой головой и морщинками у глаз.
Стала терпимее и нежнее.
Но по-прежнему безжалостно скупа. Тоска.
Он все так же властен. Большой. Теплый. Чуть-чуть шерстяной.
Всегда краток. Всегда по делу. Сантиментов не разводит.
Стал добрее и заметно щедрее.
На старости лет это утешает.
Понимаю, что доживаю свои года…
Уже знаю, что после снега долго будет слякоть – и в лапы грязно, и в пузо мокро. Затем пригреет солнце. Станет хорошо, пахуче и щекотно. Прилетят бабочки. А за ними мухи. Будет жарко… Потом опять придут дожди. Осыплется листва. И снова станет грязно, зябко и промозгло. Замерзнут лужи. И выпадет снег, в котором так хорошо фыркать.
Все повторяется. Но каждый раз все по-другому.
Я познал законы жизни.
Однако не в том суть.
Вижу, что свое дело – сделал. Я научил их любить.
Учил, как мог. Своим примером, своею любовью. А как еще учить любви?
Знаю, что справился: они меня полюбили. Это было долго. Это было трудно. Натерпелся я… Настрадался. Но они смогли.
Теперь я тих и счастлив.
* * *
Она
По утрам она меня обнимает, чешет и приговаривает всякие глупости: «Ты моя игрушка на меху» или «Ты игрушка на курьих ножках».
Трогает мои уши, щекочет длинными волосами.
Когда гляжу исподтишка из-под стола, она спрашивает заговорщицки: «Ты мышь позорная или труба подзорная?»
Она всегда была хорошей. Но больно вредной. Воспитывать меня пыталась. Случалось, и пантофлею.
Говорят их двуногие мудрецы: хочешь усовершенствовать мир, совершенствуй себя.
Она же взялась меня улучшать.
Я любил ее смиренно, всегда. Ибо когда любишь – терпи. И я терпел. Любил и терпел.
Шли годы. Она начала понимать, как я хорош. Не будь так скромен, сказал бы прямо: великолепен. Начала понимать меня и принимать. Во всем моем разнообразии.
А я, поверьте, многое могу…
* * *
Он
Он был всегда суров. Никогда не спрашивал, мышь ли я. Был в том твердо уверен. Любви достойным не считал. Не кормил. Не гулял. И на место прогонял.
В общем, бесстрастный и безучастный.
Но главный.
Его я любил еще более смиренно.
Терпел еще более усердно.
И вздыхал еще более тяжко.
Теперь он гладит меня огромными теплыми руками. Ловит за хвост. Кормит под столом. И играет со мной в лошадку.
Двуногие странные. Чем они суровее, тем стыдливее проявляют любовь. Робко и неловко, будто это слабость. Им нужно хорошенько постареть, чтобы понять, в этом, как раз, – сила.
Мне стали больше прощать.
Меня стали больше угощать.
Души во мне не чают.
Чувства ко мне питают. Однако, лучше бы питали меня побольше.
* * *
У Чапы появились первые признаки старения. Яркая седина на щеках и умудренный взгляд придают ему особого собачьего достоинства. Он стал спокоен, вреден и крайне мнителен. Раньше его раздражала двуногая молодежь, теперь и собачья вызывает возмущение своими слишком непосредственными манерами и прогрессивными взглядами.
Отобедав, он устремляет задумчивый взгляд в пространство. Видимо, озадачен вопросами метафизики. Или вспоминает былое. К собачьим женщинам все более равнодушен, может и рыкнуть в непогожий день.
Главные его радости – это питание и созерцание. Интерес к еде пес не утратил. Скорее, наоборот, это единственное, что пробуждает его в любое время дня и ночи. Он полюбил покой и долгий сон.
Взглядов придерживается пессимистических, если верить его вздохам и недовольному ворчанию.
Способностям, с которыми пес расчленяет новые игрушки и старые подушки, можно только позавидовать. Вопрос решается в течение пяти минут, к тому же кардинально. Никаких привязанностей к вещам.
Только к нам, хозяевам…
В последние годы Чапа стал особенно ласковым. Очень нежным и отзывчивым. Он всегда чувствует мою грусть и утешает мокрым носом. Если нос не помогает, пес задействует щекотные усы.
Он стал очень трогательным, этот ласковый шерстяной ворчун.
* * *
Кризис всего меня
Мало-помалу пришел кризис. Кризис длинного меня. Моего сложного среднего возраста.
О чем мечталось – не сбылось, а что сбылось – не так уж нужно. И старость, очевидно, все-таки придет. Остается унылая жизнь обычной таксы.
Осознать это – большой стресс.
Принять это – долгая депрессия.
Седина подернула уста мои. Сердце начало побаливать. Шерсть покрылась перхотью. Кости ноют от дождей… А уж этот зубной камень!
Опустошенность. Меня снедала опустошенность.
Помогала пища. Пища меня заполняла, становилось спокойно и хорошо. Но пищи было мало. Как всегда.
Мне снились юные года и радость жизни. От жалости к себе я, тихо дремля, грустно тявкал. Тогда она чесала мою пятку.
«Нельзя!» и «Место!» воцарились по обе стороны меня. С давних пор. Горькая судьба ограниченных возможностей. Я чувствовал, что жизнь несправедлива.
Что мне крысы? Что мне кошки? Что соседский враг и рыжая прелестница с хвостом?
Я терял интерес к жизни.
Я пытался заесть свой кризис.
Пищи по-прежнему не хватало.
Я тянулся к юным. Они оказались беспробудно глупы.
Тогда я стал эксцентричным! Прибегнул к бытовому насилию и начал делать то, что не делал никогда!
* * *
Одиночество
Двуногие ужасно одиноки.
Они тщательно это скрывают. От самих себя и друг от друга.
Двуногие одиноки потому, что не умеют любить.
Хотят любви. Но любить не умеют.
Собираются десятками ног, суетятся, хохочут и чувствуют еще большее одиночество.
Случается, находят, кого бы полюбить!
Вместо того ждут, чтобы этот кто-то любил их.
Ждут.
И страдают от одиночества. Тайком.
Их женщины едят конфеты и смотрят грустные фильмы. Плачут. Мужчины еще больше работают. Злятся.
Но любить двуногие не хотят.
Это больно.
Мне тоже бывает больно их любить. Они вредные.
Но я люблю…
Люблю их такими, какие есть.
Лысыми.
Холодными.
Жадными.
Если подумать, недостатков в них больше, чем достоинств. Но я не думаю. Я их люблю.
И вместе с ними мне не бывает одиноко.
А вот без них…
* * *
Чапа появился, когда в моей жизни закончился один период, а другой еще не начался. Я была предоставлена самой себе и своему одиночеству. Мы порядком друг другу наскучили, когда в доме завелся этот черненький комочек.
Своими острыми зубками он впился в мое одиночество и растерзал его, как тряпичную игрушку, на маленькие кусочки! Усадил свое косолапие на пол и по-щенячьи серьезно на меня посмотрел.
Годы проходят, а Чапа не впускает одиночество в дом.
Кто-то скажет: «Какой из таксы охранник?» Но он, наверное, не знает о настоящих врагах человеческой души.
Такса – это собака, которая не оставляет своего хозяина наедине с собой. Ей обязательно нужно всюду сунуть свой нос. Во всякое дело. И даже в самый личный разговор – с самим собой.
Она явится. Уставится. И начнет невразумительно ныть. Или проситься на ручки.
Трудно быть одиноким, когда тебе так настоятельно мешают.
Конечно, Чапу можно прогнать. Но потом становится стыдно. Идешь и обнимаешь обиженное тельце, а оно в ответ сучит лапками и норовит лизнуть в ухо.
Одиночество не выносит таких нежностей и убегает.
Однако стоит нам уйти из дома, как Чапа, побывав на диване и вкусив запретной жизни, начинает грустить.
Тогда он идет к шкафу и берется за дело. Дело предстоит трудное, но такса – зверь упрямый. И нос имеет подходящий для всяческих вмешательств и вредительств. С завидным усердием и колоссальным терпением он тычет этим носом в дверцу шкафа, пока, наконец, не откроет ее. Достает мой зимний сапог на меху. Тащит его в комнату, на диван. Уютно умостившись сверху, он укладывает тот самый многострадальный и старательный нос внутрь сапога. И сладко засыпает в объятиях хозяйских ароматов.
В те дни, когда задерживаюсь, меня встречают несколько сапог от разных пар и сонная довольная такса с помятыми усами.
* * *
Мужская солидарность
Что в двуногих хорошо, так это то, что со временем они умнеют.
В конце концов, хозяин понял, как я хорош. Как совершенен.
Зауважал во мне мужчину.
С тех пор мы солидарны.
Именно от него перепадают самые вкусные и самые большие куски. Это странный, но в то же время неоспоримый факт.
Двуногие женщины любят словами и трутся волосами.
Двуногие мужчины любят делами. Иногда подпольными, а порой подстольными. Но всегда очень вкусными.
Это свойство в них ценю.
Бывает, подойдет, серьезно взглянет и молвит заговорщицки: «Чапа, идем покурим?»
Из чувства солидарности отказать не могу.
Мы уходим к большому окну. Он затягивается, а я вытягиваюсь, цепляясь лапами за подоконник. Вдыхаю запах улицы и дым настоящих мужчин.
Чихаю.
Яростно чихаю.
Он чешет мои уши.
Мы смотрим друг на друга и понимаем: хорошо быть мужчинами!
* * *
Поначалу хозяин не видел в Чапе пса, достойного уважения, и серьезно не воспринимал. Маленькая и смешная косолапая такса, бегающая по дому, была скорее собачонкой жены. Мужу оставалось лишь презрительно смириться.
Со временем он все же полюбил черного проныру. Чапа для этого проделал сложный путь, прорывая хитростью подземные ходы и терпеливо, сантиметр за сантиметром, пробираясь к своей цели – мужскому сердцу.
Риторический вопрос «Разве это собака?» останавливал взгляд на существе, взирающем на нас глазами, полными искреннего недоумения и очаровательной глупости. К тому же икающем и машущем хвостом.
Впрочем, таксеныш с первых же месяцев понял, что одним лишь обаянием хозяина не возьмешь.
Отношения между ними установились суровые. Мужские. Деловые.
Играться, ласкаться и дурачиться Чапа всегда приходил ко мне. Хозяина нежностями не тревожил. Но каждый раз умудрялся получать от него немалый кусок сыра.
Когда деловые отношения с заметным пищевым уклоном окончательно наладились, начала возникать привязанность. К тому же взаимная…
Почуяв сердечную слабость хозяина, Чапа как истинная такса пустил в ход весь свой арсенал – наглость, хитрость, неотступность – под прикрытием дурашливого обаяния.
Куски сыра стали еще больше.
Теперь пес является к хозяину посреди дня, трогает его лапой и безмолвно взирает. Хозяин спрашивает, улыбаясь: «Ты зачем пришел?» Тот в ответ машет хвостом, и оба знают – он пришел пообщаться.
Затем вместе уходят покурить.
Мужчины.
* * *
Все им прощу
Двуногие умеют обижать.
А приносить прощение не умеют.
Вместо того приносят растительность и сладости.
А нужно приносить сожаление – искреннее, взаправдашнее.
Потом можно уже и сладости.
Не умеют они извиняться. Не умеют они и прощать. Копят, копят свои обиды, как нажитые богатства. Берегут их, по ночам перебирают, злятся и грустят.
Обижают они и меня. Ведь я маленький. Это просто.
Но я прощаю.
И всегда им прощу.
Потому что лучше жить с любовью, чем с обидой.
Но это тоже дается нелегко.
Это трудно.
Следовательно, нужно есть пуще прежнего.
Хорошо, что я длинный.
* * *
Настроение было задумчивое. Я допила свой кофе, расплатилась, отодвинула стул и всем своим весом встала… Чапе на хвост.
Бедняга завизжал.
С перепугу я окаменела, стояла на месте, оглядывалась и не могла понять, что происходит.
Пес продолжал отчаянно вопить, дергая задними лапками.
На террасу выбежали перепуганные официанты. Все взгляды устремились на нас.
Поняв, наконец, в чем дело, я, как ошпаренная, отскочила от Чапы.
Эти несколько секунд показались мне долгими минутами. Его громкий плач звучал в голове. У меня болел мой собственный воображаемый хвост, как бывает больно, когда сочувствуешь другому.
И было ужасно стыдно – перед ним и перед людьми.
Звереныш бросился ко мне, обнимал короткими лапками и облизывал горячим языком. Каждым взмахом слюнявого языка он слизывал мое чувство вины.
Я гладила его хвост. Он заглядывал мне в глаза.
Ведь это я сделала ему больно и я должна была его утешать. Но утешал меня он. Будто извинялся, что хвост положил в неположенном месте.
Обиды, как шероховатости, оставляют зацепки, а то и вовсе рвут тонкую ткань отношений. Такса об этом знает и сразу же все прощает.
Чапа никогда не таит обид. Расстроенно ковыляя, он укоряющей походкой уходит в свой домик, сворачивается там клубочком и грустно на меня смотрит.
Но стоит присесть с ним рядом, звереныш молотит хвостиком и норовит лизнуть в нос. Он прощает мгновенно, лишь бы сохранить главное – мир и любовь между нами.
Если ненароком зацепит острым зубом, он не уйдет, не скроется и не проворчит: «Сама виновата». Скромно сядет рядышком, скукожится и глаз не отведет. Глядя в них, узнаешь, что такое искреннее сожаление и какова она – мольба о прощении.
Он был еще крохотным щенком, когда впервые прикусил мне палец своими зубками-иголочками. Вскрикнув, я одернула руку. Он мгновенно притих. Подошел ближе. И сказал своими еще глупенькими глазками мудрое «прости». Я была поражена, какое большое сердце у этого маленького комочка шерсти…
Такса остро чувствует несправедливость. И всегда скажет, если хозяин неправ – громким визгом или укоризненным молчанием.
Такса умеет говорить, это мы не всегда умеем слушать.
Но обижаться она не станет. Все простит.
И былых обид не вспомнит.
Если извинимся – в тот же миг простит. Если не сумеем – все равно простит.
На себя вину возьмет, лишь бы в мире жить с главным своим человеком.
* * *
Что такое такса
Что такое такса? Ответ на этот вопрос знают все – от мала до велика. Это тариф на ваше ежедневное счастье. Откровенно косолапый, низкорослый и очень длинный тариф.
Если вы спросите людей, хорошо знакомых с таксой: «Что это такое?», никто из них не скажет: «Такса – это собака». Потому что такса – не собака. Это первое, что скажет муж жене, когда она захочет купить таксеныша: «Разве это собака?!»
И только спустя несколько лет муж поймет, насколько он был прав.
Потому что такса – это все, что угодно, но только не собака!
Это десять килограмм домашнего счастья, это одна тонна сплава вредности и наглости. Это цоканье когтей по паркету и басистый храп средь бела дня. Это невыразимая словами преданность вам, чередующаяся с преданностью холодильнику. Это лукавая игривость, смешанная с откровенной жадностью. Это нежность и ласка. И постоянное внимание: если в вашем доме завелась такса, значит, появилось два блестящих черных глаза, которые неотступно следят за вами, чтобы вы не делали.
Такса следит за вами даже тогда, когда спит. А спит она много. Она много ест, и много спит. В промежутках она пищит. Такса пищит всегда, когда ей что-то нужно!
Если монотонного нытья окажется мало, такса начнет топтаться когтистыми лапами по вашим коленям. Арсенал средств, которые использует такса, чтобы добиться желаемого, – описанию не подлежит! В следствие своей бесконечности.
Такса – это единство противоположностей. На улице очень важная, серьезная и сосредоточенная, готовая любому дать отпор. А дома – это воплощение нежности и ласки. Она замирает, прижимается шерстяной мордашкой к вашей щеке, к вашим ногам, храпит, помяв нос, и умилительно укладывает четыре коротеньких лапки.
Кроме всего прочего, такса – это 3 в 1:
1. Портативная: легко умещается как на стуле, так и под стулом.
2. Интеллектуальная: даже находясь под стулом знает, что происходит на столе.
3. Обаятельная: завоевывают не только всеобщее внимание, но самые лакомые кусочки.
Такса – это лекарство №1 от одиночества с уникальным набором побочных эффектов!
Она целиком и безраздельно человеческая, каждую клеточку себя она отдает нам, каждую свою кровинку, каждую шерстинку, и полностью живет нами. Поэтому и привязанность ее безграничная…
Такса – это человек! По крайне мере, она очень хочет участвовать во всем человеческом. И по-человечески обижается, если ее прогоняют.
Когда вы начнете раскладывать одежду по ящичкам, полочкам и тумбочкам, в каждой из них побывает ее нос. Она будет вместе с вами убирать квартиру, яростно чихая на собранный мусор. И оставлять следы на свежевымытом полу. Если вы любите кулинарное дело, вы нашли друга по интересам – такса досконально знает содержимое каждой полки холодильника и каждого шкафчика на кухне.
Эта собака знает, когда нужно наступить лапой на вашу ногу, напоминая, кто в доме главный дегустатор.
Таксу невозможно не любить! Не умиляться ее кожаным носиком и тряпичными ушами. Этот смешной чебурашка всегда поднимает настроение видом косолапых лап и задумчивой мордашки. Такса утешит тревожными чуткими глазками, когда вам грустно. Она будет так весело прыгать по утрам, что иного выбора не остается: только радоваться новому дню вместе с хвостатым комком счастья!
Поначалу, когда у вас заводится такса, вы только начинаете ее любить. А вскоре уже души в ней не чаете. Еще чуть-чуть, но вы улавливаете, что постепенно становитесь ненормальными… а другие остаются нормальными. Спустя какое-то время вы, как и сама такса, уже абсолютно уверены, что нормальные – это как раз вы, а остальные – просто ничего не смыслят в таксах!
Она может рассмешить вас, не прилагая особых усилий, – лечь на спину, растопырив четыре лапы на все четыре стороны, и вытаращить безумные глаза.
Или прийти, по-утиному расставить передние кривые лапы и устремить на вас совершенно непроницаемый, но явно чего-то ожидающий взгляд.
Такса – это маленький клоун, которым невозможно не умиляться.
Несмотря на дурашливость, в одном вопросе это существо крайне серьезно: всем своим естеством оно любит вас, любит так сильно и так искренне, что его невозможно не любить в ответ.
Мы учим таксу командам, а такса учит нас – любить…
* * *
Приведенные отрывки из книги являются собственностью автора. Авторские права зарегистрированы и защищены © Галина Трилис, 2013-2017
Чарівні та дотепні історії для всіх чаполюбів. Тонкий гумор та безмежна таксолюбов це те що дуже потрібно в сучасному світі
Огромное спасибо за Ваши книги. С нетерпением жду каждую новую публикацию в ФБ. Многие лета еще Чапе, пусть радует нас своими неподражаемыми заметками из жизни таксы.
Гарна та глибокодумна книга, елегантний гумор та позитивний погляд на світ :) Jauka un dziļdomīga grāmata, turpat elegants humors un pozitīvs skatījums uz Pasauli :)
