Галина Трилiс

Она лежала в больнице и беззвучно плакала. Слезы одна за другой медленно скатывалась на подушку, время от времени она вытирала рукой мокрый висок и намокшие волосы. Те душевные муки, от которых Элишка так долго пряталась, превратились в телесную боль, разрывающую ее теперь изнутри.
Она еще не знала, что непрожитая, невыстраданная, вытесненная боль рано или поздно вернется, превратившись в абсцесс. Не желая признавать боль неизбежной частью жизни и считая ее уделом слабых,она платила болезнью тела за непрожитые страдания души.
Девушка часами смотрела на небо сквозь грязное больничное окно. Была весна. Ясное небо без единого облака, молодой тополь, шелестящий листвой на ветру, пролетающие стайки птиц, детский смех, доносящийся с улицы, — жизнь торжествовала в вечном своем обновлении. Краски, звуки и запахи — все сливалось в великолепную симфонию. И все это было где-то там, за стеклом, в другой жизни, которую она могла теперь только наблюдать. В ее личном времени и в ее собственной вселенной была холодная зима.
Есть люди, которые в болезнях озлобляются, и есть те, которых болезнь учит смирению. Замкнутые в болящем теле, неспособные выбраться из него, они не имеют другого выхода, кроме как, разгневавшись, смириться. Многое можно возложить на других, многое можно отдать, но нельзя отдать другому свою болезнь. Болезнь — это одно из самого личного, что есть у человека, это крик его души. Болезнь обтесывает нрав, как вода сглаживает острые выступы скал. Так было и с Элишкой. Недуг учил эту строптивую девушку смирению, смягчая и делая ее терпимее.

В тот день, когда Милош пришел в больницу, она лежала с нерасчесанными волосами, глубокими почти черными кругами под глазами и безучастно смотрела в окно.
Увидев его, Элишка будто вынырнула из тумана болезненной отрешенности. Она удивилась и застеснялась. Перед ней стоял чужой взрослый мужчина, а она лежала перед ним в больничных тряпках, без белья, с грязными слипшимися волосами…
Больничная среда, обнажающая человеческую немощь, интимна. Нет ничего более личного, чем слабость человека. Даже самое откровенное нижнее белье не сравнится с откровенностью больничной распашонки, оголяющею спину. «Зачем он пришел?» — думала она, испуганно глядя на него.
У Милоша были грустные и оттого особенно красивые глаза. Глаза цвета печали. Их голубой оттенок был настолько чистым, что от этого они казались еще грустнее.
С довольно мрачным видом он осмотрел Элишку и не проронив ни слова ушел, аккуратно закрыв за собой двери. Из коридора послышались знакомые голоса, он говорил с ее врачом. Вскоре голоса стихли, и она услышала удаляющиеся шаги.
С тоской повернувшись к окну, девушка увидела зернышко интриги, нечаянно оставленное Милошем на ее прикроватном столике.
— Насколько он старше? — довольно холодно спросила подруга, прервав ее воспоминания.
— На четырнадцать лет.
— Понятно, — она многозначительно кивнула.
— Нет! Ты не понимаешь, — запротестовала Элишка. — Дело не в возрасте. Дело в его взгляде на жизнь, в его умении замечать нюансы там, где другие видят только контрасты! Он умеет находить что-то новое, он жаждет нового! Лизонька с недоумением смотрела на подругу. Похоже, новой становилась сама Элишка.
— И как же два таких возвышенных ума опустились до бренной телесности? — ехидно спросила Лизонька.
И тут она увидела то, чего еще никогда не видела: Элишка покраснела…